Насколько это известно современной науке, практически всем людям во время сна свойственно иметь сновидения. Если смотреть на данный неоспоримый факт с точки зрения биологической эволюции, то приходится сделать вывод, что сновидения – это эволюционно адаптивное состояние. Или, формулируя ту же мысль несколько иначе, сны должны были играть какую-то немаловажную роль в выживании человечества как вида.

Понятно, что из этого вывода совершенно естественным образом вытекает неудобный вопрос «типа почему»: «Так зачем же человеку снятся сны»? Неудобен он по той причине, что ответа на данный вопрос у науки до сих пор нет. То есть разнообразные варианты ответов, конечно, предложены. Но несмотря на более чем 40-летнюю историю целенаправленных исследований мозга, сфокусированных на нейрофизиологии сна, среди ученых к настоящему времени так и не наметилось никакого консенсуса относительно того, почему же мы видим сновидения.[1]

С другой стороны, хорошо известно, что на всем обозримом протяжении человеческой истории среди самых разных народов устойчиво бытовала идея, согласно которой сны даны нам во благо, то есть для получения всяческих наставлений и предупреждений. Известно также и о тех усилиях, что много тысячелетий назад уже предпринимались исследователями для систематизации картин из сновидений ради облегчения их понимания и интерпретации. В истории древнегреческой культуры, к примеру, сохранились свидетельства о софисте по имени Антифон Афинский, жившем в пятом веке до нашей эры и написавшем, среди прочего, книгу-руководство «Толкование сновидений». Текст этой книги, правда, не сохранился.

Но зато в полном виде дошло до нас аналогичное исследование «Онейрокритика», составленное другим мыслителем эпохи античности, Артемидором Далдианским. Этот автор жил и работал значительно позже Антифона, примерно во II веке н.э., однако при сборе материалов для пяти книг своего сочинения черпал информацию из разных, порой весьма древних источников. В частности, из египетской книги толкования сновидений, датируемой примерно двухтысячным годом до новой эры.[2]

*

Иначе говоря, для людей прошлого их сновидения играли куда более важную роль, нежели та, что отводится этому состоянию сознания современной наукой. А более чем многочисленные документы и свидетельства из истории XIX-XX веков о том, как творческие личности черпали из своих снов не только плодотворные идеи, но даже целые произведения и научные теории, обычно расцениваются учеными просто как забавные анекдоты. Однако даже самый поверхностный обзор этой темы приоткрывает настолько интересные вещи, что остается лишь удивляться, почему данное направление стимуляции творческих способностей по сию пору не получило надлежащего исследования и развития среди специалистов-психологов.

Среди наиболее знаменитых примеров снов, подаривших вдохновение музыкантам, писателям и художникам, обычно упоминают такие. Рихард Вагнер и Пол Маккартни музыку самых выдающихся, быть может, из своих сочинений услышали во сне («Тристан и Изольда» и Yesterday, соответственно). Поэт Сэмюэл Колридж и прозаик Роберт Льюис Стивенсон имели впечатляющие сновидения, результатом которых стала поэма Колриджа «Кубла Хан» и роман Стивенсона «Доктор Джекилл и мистер Хайд». А художник Сальвадор Дали просто называл свои сюрреалистические картины «написанными от руки фотографиями снов».[3]

Если же разговор заходит о выдающихся сновидениях в мире науки, то почему-то чаще всего принято упоминать сны знаменитых ученых-химиков XIX века – германского Фридриха Августа Кекуле и русского Дмитрия Ивановича Менделеева. В 1865 году Кекуле, ломавший голову над загадочной структурой молекул углеводорода бензола, увидел сон, в котором змея, двигаясь по кругу, ухватила себя за конец собственного хвоста. Эта живая картина вызвала у Кекуле подлинное озарение, приведя не только к постижению формы бензольного кольца, но и к целому ряду важных работ ученого, заложивших основы современной органической химии.[4]

А несколько лет спустя, в 1869 году Дмитрий Менделеев, уже который месяц подряд упорно пытавшийся установить систему в том, как свойства химических элементов связаны с их атомными весами, после целой ночи безуспешных атак заснул под утро прямо в кабинете. И тут во сне он ясно увидел, как именно должны располагаться элементы в строках и столбцах его таблицы. От радости ученый проснулся и тут же – пока не забыл – набросал увиденное на первом попавшемся клочке бумаги. Так, по собственному рассказу автора, родилась периодическая таблица элементов Менделеева, повсеместно применяемая и по сию пору.[5]

**

Трудно сказать по какой причине, но значительно реже принято вспоминать о провидческих снах ученых, закладывавших основы физики XX века. То есть тех странных теорий, что попирали не только фундаментальные основы классической науки, но и вообще здравый смысл. Однако в мемуарной литературе при желании можно отыскать свидетельства и на этот счет. Например, о том, что самый важный вклад Эрнеста Резерфорда в физику, его «планетарная» модель атома, предложенная в 1911 году, была вдохновлена, говорят, ярким сном, в котором электроны словно планеты кружили вокруг ядра, подобного солнцу.

А молодому ассистенту Резерфорда, датчанину Нильсу Бору, чуть позже, в 1912, приснился другой важный сон – о скачках, где каждая из лошадей бежала по своей дорожке. Интерпретированные как электроны на дискретных орбитах, эти лошади вдохновили Бора на создание квантовой модификации планетарной модели, выстроенной на основе новаторских идей Макса Планка и Альберта Эйнштейна. Модели атома, сконструированные Резерфордом и Бором, выглядели для современников весьма странно, откровенно противоречили неоспоримым в ту пору законам механики и электродинамики, однако именно на их основе базируется вся сегодняшняя физика.

Похожая история имелась и у Альберта Эйнштейна, который в одном из своих поздних интервью рассказал, что его научный путь, приведший к созданию теории относительности, можно представлять как продолжительную медитацию на ярком сновидении, увиденном еще в юности. В этом сне он катился на санках, а скорость саней все время быстро нарастала, приближаясь к скорости света. Когда же он взглянул вверх, то увидел, что звезды изменяют свою форму, распадаясь на невиданные никогда прежде цвета. Переполненный чувством благоговения, Эйнштейн в тот момент ощутил, что увиденная картина содержит важнейший для всей его жизни смысл…

Хотя в большинстве подобных рассказов сон фигурирует лишь в качестве однократного счастливого видения, известны и существенно иные истории. Вот что, к примеру, поведал в своей автобиографии Отто Леви, известный германо-американский врач и фармаколог. В 1921 году, однажды ночью посреди сна он неожиданно проснулся, включил свет и набросал несколько фраз на листочке бумаги, оказавшемся поблизости. Затем ученый вновь заснул, а поутру, хотя и припоминал, что записывал крайне важные мысли о мучившей его научной проблеме, так и не смог расшифровать собственные каракули. На следующую ночь, примерно часов около трех, Леви опять увидел тот же самый сон. Эта была простая и красивая идея эксперимента для проверки его давней, еще 17 лет назад выдвинутой гипотезы о природе передачи возбуждений в нервной системе организма. Опять проснувшись, на этот раз Леви немедленно вскочил с кровати, отправился в лабораторию и тут же провел увиденный во сне эксперимент. За это открытие – химическую теорию синаптической передачи – Отто Леви получил в 1936 году Нобелевскую премию в области физиологии и медицины.[6]

***

Великое множество историй подобного рода прекрасно известно психологам и нейробиологам, занимающимся исследованиями мозга в состоянии сна. Большая проблема, однако, заключается в интерпретации всех этих фактов, поскольку трактовать их можно очень по-разному. Одни, к примеру, видят здесь убедительные подтверждения тому, что сны человека способны порождать принципиально новые решения и идеи. Однако имеется и прямо противоположная точка зрения, согласно которой во сне мозг человека просто лишь «утрясает и укладывает» то, над чем человек размышляет в период бодрствования.[7]

Одна из разновидностей такой позиции носит название инкубационная теория креативности. Как считают сторонники этой концепции, способность мозга к инкубации информации позволяет сознанию продолжать исследование проблемы в разных состояниях, включая и сон. С той разницей, что во сне происходит «неявный процесс» обработки набираемых знаний. Однако в итоге это может приводить к спонтанному озарению – «моменту Эврика!» – как в бодрствующем состоянии, так и во сне. Практически все из собранных в истории свидетельств об открытиях через сновидение вполне согласуются с этой теорией, считают ее сторонники. Почти каждый из исторических персонажей, имевших подобный опыт, был продвинутой в своей профессиональной области личностью и до того, как получал «вдохновенный» сон.

Пример со сном Эйнштейна-подростка, строго говоря, эту гипотезу опровергает. Однако для полноты картины куда интереснее обратиться к достижениям особо выдающегося персонажа – гения технической изобретательности по имени Томас Алва Эдисон. Будучи чудовищно необразованным человеком, багаж теоретических знаний которого ограничивался несколькими классами начальной школы, Эдисон умудрился поставить и по сию пору, похоже, непревзойденный мировой рекорд по числу патентов на изобретения (свыше 1000). Многие специалисты, особенно в Америке, считают, что никто не может сравниться с Эдисоном по масштабам личного вклада в современные технологии, основанные на электричестве. Каким образом такой казус мог произойти в просвещенный XIX век – внятно никто объяснить не может. Сам изобретатель признавался, что никогда не опирался в своей работе на цифры и предварительные расчеты (поскольку просто не умел их делать), а просто ставил эксперименты, придуманные особыми методами, которые он «не может объяснить».

Особого секрета из этих методов, в общем-то, никогда не делалось, поскольку всю свою жизнь Эдисон отличался несколько эксцентричной особенностью – в любых обстоятельствах он мог и любил немного поспать днем. При этом неподалеку от себя он непременно укладывал блокнот и карандаш, чтобы сразу по пробуждении записать посетившие его идеи. Более того, поскольку наиболее интересные мысли – зачастую прямые ответы на явно сформулированные вопросы – приходили именно в момент засыпания, а к моменту пробуждения уже успевали подзабыться, то Эдисон и на этот случай изобрел специальную технологию. Рассказывают, что он ставил под кресло, в котором любил подремать, железные пластины, а в руки брал по увесистому шарику. И в тот критично важный момент, когда сознание переходило из бодрствующего состояния в сон, шарики выскальзывали из рук изобретателя и с грохотом будили его, давая возможность зафиксировать очередную интересную идею. Откуда в эдисоновой голове, абсолютно не отягощенной образованием, постоянно возникали великие идеи – для науки объяснить действительно непросто и по сей день.

←Ранее

↑На уровень вверх↑

Далее→

[1] Maquet, P., Ruby, P., Maudoux, A. et al., «Human cognition during REM sleep and the activity profile within frontal and parietal cortices. A reappraisal of functional neuroimaging data». Progress in Brain Research, 150,(2005) pp 219–27.

[2] Schatzman, Morton. «Dreams and problem solving». International Medicine (1984), 4, 6–9

[3] Ades, D., «Dali». London: Thames and Hudson (1982)

[4] Kekulé A., «25 Jahre Benzolfest: von August Kekulé». Berichte der Deutschen Chemischen Gesellschaft 23 (1): 1302–11 (1890)

[5] Иностранцев А. А., «Воспоминания (Автобиография)». СПб.: Центр «Петербургское Востоковедение», 1998.

[6] Loewi Otto. «From the Workshop of Discoveries». Lawrence: University of Kansas Press. (1953)

[7] Blagrove, M., «Dreams as a reflection of our waking concerns and abilities: A critique of the problem-solving paradigm in dream research». Dreaming, 2, 205–219 (1992).