Всякий раз, когда в исторических событиях разных эпох обнаруживаются отчетливые параллели, имеет смысл наибольшее внимание уделять не столько поразительным совпадениям, сколько важнейшим отличиям в «архетипических» сценариях, всегда допускающих свободу выбора. Ведь именно благодаря этим различиям в выборе альтернатив конкретными актерами-людьми история не ходит все время по одному и тому же кругу, а значит, способна научить нас чему-то действительно содержательному.

В подобном контексте представляется важным демонстративный разрыв Вольфганга Паули с церковью, предпринятый им в 1929 году и по сию пору озадачивающий биографов, поскольку ученый вырос в весьма свободомыслящей семье, где его никогда не перегружали религиозностью. Понять этот шаг значительно проще, если смотреть на жизнь людей в более развернутой перспективе со множеством воплощений, сопоставить Паули с Паскалем и вспомнить, сколь огромную и притом роковую роль сыграла религия в жизни крайне набожного католика Блеза Паскаля.

После потери отца и ухода сестры в монастырь, Паскаль некоторое время пытался найти утешение в бурной светской жизни, начиная всерьез подумывать о женитьбе. Однако длился этот период сравнительно недолго, и после сильнейшего мистического видения, посетившего ученого в ноябре 1654 года, Паскаль полностью оставляет не только суетную светскую жизнь, но заодно и науку – как «греховное», очевидно, занятие, – всецело сосредоточившись на теологических и философских проблемах бытия.

Благодаря такому повороту событий французская литература обрела талантливейшего писателя, тексты которого демонстрируют редкое сочетание острого ума, блестящего стиля и нравственной глубины. Однако мировая наука, увы, при этом навсегда потеряла гениального ученого в самом расцвете его творческих сил.

*

Хуже того, на избранном пути мирской аскезы Паскаль полностью отказался от заботы о здоровье, внушив себе крайне сомнительную идею – будто бы болезнь и страдания являются «естественным состоянием христиан». К 37 годам, по свидетельству современников, он уже выглядел как глубокий и дряхлый старик, а в 1662, не дожив и до сорока, скончался после долгой и мучительной болезни с не очень ясной для медиков природой…

Вольфганг Паули, оказавшись в похожей житейской ситуации, делает все с точностью до наоборот – полностью разрывает все связи с официальной религией и в тот же год, продолжая бурную личную жизнь вне науки, женится на танцовщице одного из берлинских кабаре. Брак этот, правда, с самого начала оказывается крайне непрочным и меньше чем через год, в ноябре 1930, завершается разводом.

Цепко захвативший Паули душевный кризис, таким образом, не только не разрешился, но и стал усугубляться: возросшей тягой к спиртным напиткам, частыми посещениями ночных увеселительных заведений, пьяными скандалами в ресторанах, а порой и мордобоем в финале. Плюс к этому, были у Паули и свои «видения» – по ночам ему то и дело снились мощные по воздействию сны, тревожившие и лишавшие покоя даже в часы отдыха.

Ощутимые перемены к лучшему стали происходить лишь после того, как Паули по совету отца обратился за помощью к Карлу Густаву Юнгу, известнейшему психотерапевту и эксперту по толкованию снов. Юнг не только сумел реально помочь своему новому пациенту в выходе из глубокого кризиса, но и был крайне заинтересован содержанием сновидений Паули, насыщенных архетипическими образами и дававших богатейший материал для лекций, статей и книг основателя аналитической психологии.

**

Этому знакомству двух больших ученых, начавшемуся в 1931 году, была суждена очень долгая история, поскольку и Паули, в свою очередь, с глубоким интересом увлекся как интерпретацией своих снов специалистом-психологом, так и вообще идеями Юнга о природе бессознательного. Со стороны эти продолжительные и близкие отношения столь разных людей могли показаться чем-то крайне странным, поскольку теории Юнга снискали ему в науке репутацию мистика с весьма невнятными формулировками своих идей, а Паули более всего был знаменит ясностью логики, пристрастием к строгости доказательств и беспощадно-критической позицией по отношению ко всякой мутной метафизике.

Попутно следует отметить и еще одну не совсем обычную черту среди характерных особенностей в личности Паули. Несмотря на глубокий душевный кризис в течение целого ряда лет, ученый при этом совершенно не утратил свой высочайший научный потенциал, именно в эти годы став одним из самых молодых в истории профессоров теоретической физики, сделав очень весомый вклад в создание квантовой теории поля и, наконец, постулировав существование важной, но практически неуловимой частицы нейтрино.

Легендарные требовательность и перфекционизм Паули, который в каждой исследовательской работе пытался одновременно добиться предельной строгости теоретических выкладок и максимального соответствия экспериментальным результатам, заслуженно снискали ему репутацию «совести науки». В 1945 году вклад ученого в физику XX века был отмечен присуждением ему Нобелевской премии – за открытый им двадцатью годами ранее квантовый принцип исключения, иногда также именуемый запретом Паули.

В связи с присуждением этой премии в истории науки имел место один примечательный эпизод, произошедший на банкете, устроенном в честь новоиспеченного лауреата в принстонском Институте передовых исследований, где в ту пору работал Паули. Работавший там же Альберт Эйнштейн на этом праздновании произнес в честь Вольфганга Паули весьма эмоциональную речь, которая прозвучала словно отречение короля от трона и передача полномочий избранному наследнику для продолжения начатого им дела…[1]

***

Дабы выбор «короля среди физиков» был более понятен, надо вспомнить, что Эйнштейн вплоть до конца жизни категорически не мог принять квантовую физику в ее копенгагенской интерпретации, получившей наибольшее распространение. А Вольфганг Паули был не только одним из видных представителей этой школы и близким соратником Нильса Бора, но также физиком-теоретиком, наиболее близким по духу Альберту Эйнштейну и прекрасно понимавшим, что именно того не устраивало в квантовой теории.

Эта особая роль Паули в науке стала еще более важна, когда он после войны решил вернуться из США в Европу, снова принял кафедру теоретической физики в цюрихском политехникуме ETH и возобновил прерванные было отношения с Карлом Густавом Юнгом. Теперь уже куда более четко представляя, чего он, собственно, хочет добиться – а именно, вернуть в современную научную концепцию мира понятие о «душе материи», напрочь утраченное за последние 300 лет.

Прекрасно осознавая неортодоксальность, так сказать, этих своих идей, Паули практически не раскрывал их в научных публикациях, однако среди близких ему людей регулярно обсуждал темы о грядущем сведении материи и сознания в цельную согласованную картину. Обычно это формулировалось крайне осторожно и примерно в таких словах: «По моему личному мнению, в будущей науке реальность не будет ни ментальной, ни физической, а каким-то образом обеими из них сразу и в то же время ни той или другой по отдельности»…[2]

Среди материалов крайне обширной личной переписки Вольфганга Паули имеются убедительные свидетельства, что и на этом пути физик сумел добиться весьма многого, подойдя чрезвычайно близко к публикации самого главного открытия всей своей жизни. В итоге же, как известно, вся эта история закончилась довольно таинственно и трагично, однако по сути дела – ничем. И дабы разобраться, что же там в действительности произошло, потребуется несколько тщательнее рассмотреть те моменты из жизни выдающегося ученого, что по сию пору мало кого интересуют среди историков науки. Не говоря уже о коллегах-физиках.

[1] Pauli to Born, 24 Apr. 1955, [2075], PLC IV/3

[2] Pauli to Pais, 17 Aug. 1950 [1147], PLC IV/1 (K. v. Meyenn, ed.: Wolfgang Pauli, Wissenschaftlicher Briefwechsel, Springer-Verlag, Vol IV, 1996)