В начале 1958 года Паули должен был отправиться в США для очередного, ранее согласованного с американскими коллегами 3-месячного тура с циклом лекций. Вернер Гейзенберг впоследствии писал, что у него было ощущение несвоевременности этой поездки при тогдашнем приподнятом настроении друга, и он как мог пытался его отговорить, однако что-либо тут изменить представлялось уже невозможным.

Поскольку проект совместной публикации Паули и Гейзенберга был заранее разослан заинтересованным физикам, предполагалось, что по крайней мере одно из выступлений в Америке будет целиком посвящено новой работе знаменитых ученых. Как рассказывал об этом физик-теоретик Абрахам Пайс, для обсуждения конкретно данной темы поначалу был запланирован «секретный» семинар, на котором присутствовал бы лишь узкий круг приглашенных лиц.

Имел ли место такой закрытый семинар, и если да, то кто именно на него приглашался, история ныне умалчивает. Но зато вполне достоверно известно о другом мероприятии – посвященной этой же теме открытой лекции Паули в большой и переполненной аудитории лаборатории Пьюпина в Колумбийском университете, г. Нью-Йорк, где присутствовал и А. Пайс, много лет спустя упомянувший ту лекцию в своей книге «Гении науки».[1]

Основное ощущение слушателей, хорошо и давно знавших Паули, от этого выступления было таким, словно интересного лектора им внезапно подменили, а вместо него выступал некто совершенно другой. Это был человек, говоривший как-то очень неуверенно, тускло и – самое главное – без малейших намеков на те грандиозные идеи о раздвоении и уменьшении симметрии, что совсем недавно наполняли его небывалым энтузиазмом (о чем Пайс и остальная аудитория, впрочем, знать в ту пору никак не могли).

*

Представленная подобным образом, новая работа совершенно не произвела на слушателей впечатления чего-то знаменательного и революционного. Из-за океана письма к Гейзенбергу тем временем стали приходить все реже, а потом и вообще завершились довольно резким посланием, в котором Паули безо всякого объяснения причин сообщал другу о своем решении полностью отойти от общей работы и от публикации совместной статьи.[2]

Примерно одновременно с этим посланием Паули отправил письмо в СССР Льву Ландау, разослав копии всем другим коллегам-физикам, получавшим проект их совместной статьи с Гейзенбергом, где сообщал о своем теперешнем несогласии с ее содержанием. Поскольку и в этом письме не было никаких подробностей о причинах, столь круто изменивших взгляды Паули, для Гейзенберга вся ситуация выглядела крайне загадочной и непонятной.

Какие-либо контакты между друзьями на несколько месяцев прервались, а Паули по возвращении из Америки выглядел чрезвычайно угнетенным и подавленным, как человек, который вдруг утратил что-то для него очень важное и дорогое. Идею же Гейзенберга о скором выведении «универсальной мировой формулы» в кругу коллег и знакомых он стал комментировать лишь с нескрываемым скепсисом и сарказмом.

Пути старых друзей вновь пересеклись летом 1958 года в Женеве, где в первых числах июля проходила международная конференция физиков, а Гейзенберг делал сообщение о текущем состоянии исследований по единому уравнению поля. Паули напал на этот доклад почти враждебно, раскритиковал его чуть ли не по всем позициям, но при этом – несмотря на попытки Гейзенберга – упорно не пожелал идти на откровенный разговор об их проблеме.

**

Еще через несколько недель судьба все же подарила ученым возможность пообщаться наконец по-человечески, когда Гейзенберг и Паули оказались среди приглашенных гостей летней школы в Варенне, одном из красивейших мест Италии на озере Комо. Здесь Вольфганг встретился с Вернером куда дружелюбнее и вел себя «почти как раньше», по словам Гейзенберга, однако в каких-то едва уловимых чертах то и дело проскальзывал совсем другой, непохожий на прежнего Паули человек.

Друзья часто гуляли вдвоем по берегу озера, так что возможностей для откровенных бесед в этот раз было более чем достаточно. И однажды главный такой разговор действительно состоялся, однако темой его стали отнюдь не идеи, вдохновлявшие Паули к их совместной работе и общим надеждам на большой прорыв в науке.

Вместо этого Вольфганг сокрушенно и как-то туманно признался, что у него теперь все совершенно иначе, чем прежде, что ему не хватает сил и что он больше не чувствует в себе способностей к решению действительно новых проблем. Возможно, добавил Паули, самому Гейзенбергу или его молодым сотрудникам удастся сделать что-то существенное на этом направлении, но уже совершенно точно без него.

В подобном контексте разговора возвращение к загадочной теме «раздвоения и уменьшения симметрии» или, тем более, попытки получить разъяснение этой идеи были как-то совершенно неуместны. У жены Гейзенберга, Элизабет, приезжавшей вместе с мужем в Варенну, откровенно угнетенный вид Паули вызвал большое беспокойство и подозрения о том, что он серьезно болен.

***

Для самого Паули нешуточные проблемы его организма со здоровьем стали очевидны лишь несколько месяцев спустя, когда 5 декабря 1958 года из-за острого приступа боли он был вынужден прервать лекцию в университете и уехать на такси домой. На следующий день его пришлось отвезти в больницу, где врачи обнаружили рак поджелудочной железы и необходимость срочной операции.

Даже в столь серьезной ситуации Паули не мог не обратить внимания на очередную многозначительную «синхроничность»: палата, куда его поместили, носила номер 137, словно вновь отсылая к цифрам загадочной константы тонкой структуры, скрывавшим в себе так и не разгаданные тайны природы. Всегда столь важное для ученого число, впрочем, отнюдь не стало счастливым – в середине декабря, вскоре после очевидно бесполезной уже операции, Вольфганг Паули скончался.

По свидетельству Аниелы Яффе, с которой Паули общался незадолго до смерти, единственным человеком, с которым ему хотелось бы разговаривать в тот момент, был К.Г. Юнг [3]. В интерпретации жены физика, Франки Паули, слова умиравшего означали, что он хотел бы поговорить с Нильсом Бором…

Карл Густав Юнг пережил своего куда более молодого друга и умер летом 1961, совсем немного не дожив до 86-й годовщины. В одном из своих писем 1960 года он написал: «Самое большое несчастье в том, что так рано умер Паули, поскольку он был физиком, к которому эта эпоха прислушивается куда больше, чем к психологу вроде меня. Впрочем, есть однако шанс, что в будущем появится лучшее понимание … тех общих проблем, что подняты ядерной физикой и психологией бессознательного».[4]

[1] Abraham Pais, The Genius of Science: A Portrait Gallery (Wolfgang Ernst Pauli), Oxford University Press

[2] W. Heisenberg, Physics and Beyond, chapter 19, Harper and Row, New York, 1971

[3] Enz, Charles, P., No Time to be Brief, A scientific biography of Wolfgang Pauli, Oxford University Press, Oxford, 2002

[4] Jung to Vaun Gillmor, 3 Feb. 1960, C.G. Jung Letters, vol. 2, 535.