Хотя впоследствии Паули был чрезвычайно доволен тем, что сумел полностью избежать участия в создании ужасного, наиболее смертоносного оружия на планете, в годы войны эта отстраненность от военных усилий Америки создавала для ученого серьезные бытовые и социальные проблемы. Достаточно сказать, что у его старого паспорта давным-давно истек срок действия, а американское гражданство ему не давали, поэтому ученый все время находился как бы в подвешенном состоянии – с непонятным статусом и с совершенно неясными перспективами дальнейшего трудоустройства.

В столь непростой ситуации присуждение Нобелевской премии под конец 1945 года оказалось для Паули как нельзя более кстати. Хотя лично поехать в Швецию для получения столь почетной награды он не смог из-за отсутствия паспорта, статус Нобелевского лауреата тут же открыл перед физиком множество самых благоприятных перспектив.

Теперь Паули практически безо всяких личных усилий получил сразу несколько предложений занять весьма заманчивые должности в том же Принстоне или Колумбийском университете в Нью-Йорке, не говоря уже о быстром и беспроблемном получении американского гражданства. И хотя от американского паспорта Паули не отказался, оставаться для постоянной работы в Штатах ему совершенно не хотелось, так что уже в 1946 году он перебирается обратно в Швейцарию – на прежнее место в цюрихский ETH.

Среди двух главных причин, побудивших физика вернуться из США в Европу, на первое место обычно ставят его отчетливо европейский склад и трудности с принятием иного, американского образа жизни. Другой, быть может даже более важной причиной, о которой сам Паули написал в письме Эйнштейну осенью 1946, было то, что он ясно видел нарастающее вторжение в науку со стороны американского правительства и особенно военных – как в общий ход научной жизни, так и в выбор основных направлений для исследований. Заниматься физикой в условиях столь очевидной несвободы для него представлялось решительно невозможным.[1]

*

Вместе с возвращением в Цюрих возобновились и прерванные было войной отношения Паули с Карлом Густавом Юнгом. К великому, надо заметить, неудовольствию жены физика, Франки Паули, которая всегда крайне негативно относилась к этой второй стороне в жизни своего мужа и впоследствии приложила все силы, чтобы «юнговская» часть биографии ученого в его архивном наследии была закрыта от исследователей как можно дольше – фактически, до конца 1980-х годов.

Но как бы там ни было, весьма значительная часть писем Паули с описанием его сновидений благополучно сохранилась и, более того, к настоящему времени широко опубликована, давно уже перестав быть «семейной тайной». Из этих писем, в частности, известно, что вместе с возвращением в Европу, примерно в том же 1946 году, в снах Паули стали регулярно появляться два очень разных по внешнему облику человека – блондин помоложе и брюнет постарше – которые стали учить его «новой физике».

Согласно известным подходам Юнга, которых Паули явно пытался придерживаться при анализе сновидений, оба этих гостя воспринимались физиком как разные ипостаси одной личности – его собственного бессознательного. Но при этом, что невозможно было не заметить, слова и поведение этих двух персонажей из снов то и дело вступали в очевидное противоречие с той ролью, которая им отводилась в юнговских теориях о психике и бессознательном.

Особое беспокойство вызывал у Паули бородатый брюнет, обладавший ярко выраженной восточной наружностью и потому получивший у него условное прозвище «Перс». Если моложавый Блондин учил Паули хотя и необычным, но более-менее постигаемым вещам – вроде особой важности принципа вращения и необходимости привнесения в науку «души» или женского начала, – то смысл поучений Перса представлялся куда более туманным.

**

Так, при одном из самых первых своих посещений Перс явился с пачкой каких-то бумаг или записок, сообщив, что пытался поступить на учебу в ETH, однако его не приняли. Когда Паули поинтересовался, не физику ли он хотел изучать, то гость довольно резко ему ответил, что не в силах понять их чересчур сложный язык, а Паули, в свою очередь, не смог бы понять физику на его языке.

Паули же, явно памятуя об уроках Юнга, спросил у сердитого Перса, не является ли тот его тенью. На что получил весьма неожиданный ответ: «Я нахожусь между тобой и светом, так что это ты моя тень, а никак не наоборот».[2]

Дабы несколько прояснить этот странноватый диалог, полезно обратиться к мемуарной книге Карла Г. Юнга, где он вспоминает об одном из очень важных для него снов периода ранней молодости и выбора жизненного пути. В этом сне Юнг оказался в незнакомом месте, с трудом идя вперед в густом тумане и навстречу ураганному ветру. В руках у него был маленький слабый огонек, который непременно надо было сохранить, а по пятам его преследовала огромная черная фигура, грозившая, казалось, страшными опасностями…

Только в момент пробуждения от своего кошмара Юнг сообразил, что этот наводящий ужас призрак был всего лишь его собственной тенью, порожденной игрой света от того хрупкого огонька, что он нес. А огоньком этим, как тут же догадался Юнг, было его собственное сознание – единственный свет и единственное сокровище, которым он обладал.

***

Доходчивый образ двух разных ипостасей человеческого сознания – светлой и темной, упрощенно говоря – со временем занял место одной из фундаментальных основ всей теории Юнга. Но и ему, однако, под конец жизни довелось увидеть запоминающийся сон, заметно противоречащий его собственным рассуждениям и при этом весьма созвучный идее про тень из сна Паули с Персом.

Дело происходило в 1958 году, когда повсюду было множество разговоров и пересудов о массовых наблюдениях в небе «летающих тарелок» неземного происхождения. Юнг тогда тоже счел нужным принять участие в дискуссии, выразив расхожее мнение, согласно которому люди сами проецируют видения НЛО из глубин своего беспокойного подсознания.

Однако как-то ночью Юнгу приснилось, что он из окна своего дома видит стремительный полет двух блестящих металлических дисков со всеми известными признаками НЛО. Когда они улетели, в воздухе появилось другое тело, напоминающее идеально круглую линзу телескопа, после чего этот образ быстро сменил новый, еще более конкретный – зависший в воздухе огромный ящик с объективом, своего рода волшебный фонарь-проектор…

Проснувшись от этого сна, Юнг с изумлением осознал смысл картины – что это вовсе не «мы» проецируем НЛО, а скорее совсем напротив, «они» проецируют нас. Иначе говоря, именно люди оказываются чьей-то тенью, вот только совершенно непонятно, кто именно эти тени отбрасывает…[3]

[1] Pauli to Einstein, 19 Sep. 1946 [835], PLC III, 383.

[2] Erkelens, Herbert van, ‘Wolfgang Pauli and the Spirit of Matter’, Psychological Perspectives, Issue 24, Spring-Summer 1991, Jung Institute of Los-Angeles.

[3] C.G. Jung, Memories, Dreams, Reflections (Glasgow, 1977)