Процесс подготовки очередного эпизода для «научно-мистического сериала» естественным образом вывел расследование на книги известного физика, нобелевского лауреата Роберта Лафлина.

И пока готовится к публикации очередная порция Sci-Myst (#10), для заполнения паузы имеет смысл не столько рассказать об этом весьма неординарном ученом, сколько процитировать фрагмент одной из его книг. Книги, полемически заостренной ее автором вполне умышленно, а потому получившей и провокационное название «Преступление размышления: запирание научного разума)» (Robert B. Laughlin. «The Crime of Reason: And the Closing of the Scientific Mind». Basic Books. 2008)

Строго говоря, для целей следствия Sci-Myst существенно больший интерес представляют факты и свидетельства из другой, куда более известной книги того же автора, «Другая Вселенная: Переизобретение физики сверху донизу» (Robert B. Laughlin. «A Different Universe: Reinventing Physics from the Bottom Down». Basic Books. 2005). Но о ней разговор будет позднее, когда время придет.

Здесь же хочется привлечь интерес читателей именно к «Преступлению размышления» по той причине, что это честное свидетельство непосредственно от инсайдера большой науки. От человека, который явно много чего знает о так называемой «секретной физике» (Лафлину доводилось работать в правительственных исследовательских центрах США, занимающихся ядерным оружием). Однако он не имеет возможности рассказывать об этом открыто – как носитель гостайны, не желающий становиться преступником в глазах государства и сограждан.

Но с другой стороны – Роберт Лафлин категорически не согласен с теми делами, которые происходят в обширных областях науки и которые он считает в корне неправильными.

Короче говоря, для содержательного представления о конкретных фактах и примерах того, как повсеместно распространенная ныне практика засекречивания уродует науку, читателям можно порекомендовать тексты «Гостайна как метафора» и «Бунт ученого». А вот для общего представления о том, как все эти вещи воспринимает знаменитый американский физик-теоретик, вполне достаточно привести здесь самое начало книги Лафлина «The Crime of Reason».

[начало цитаты – оригинальный текст сокращен для компактности]

Глава 1: Конец невинности

Когда мы молоды, мы узнаем, что знание – это прекрасная, логичная вещь, которую кто угодно может использовать так, как ему вздумается – при условии, конечно, что у него имеется терпение читать и думать.

Идея эта отчасти приходит от родителей, которые никогда не устают изобретать причины для того, чтобы мы учились побольше, отлично сдавали экзамены и так далее. Но также это нечто такое, к чему мы обычно приходим и сами по себе. Большинство из нас по достижении взрослой молодости заключает, что способность к размышлениям и пониманию – это вещь естественная, человеческая и принадлежащая нам по праву.

К несчастью, это заключение является ошибочным. Хотя кое-какая информация действительно доступна просто так и даже насильно прививается нам в школе, экономически наиболее ценные знания находятся в частной собственности и засекречены.

Причем владельцы такого рода знаний совершенно не желают, чтобы они становились общедоступными, и определенно не желают, чтобы государство платило ученым за то, чтобы они данные вещи «открывали».

Когда об этой проблеме заводятся разговоры, то люди часто испытывают затруднения – потому что речь идет о мирских делах такого рода, которые среди вежливых людей обсуждать не принято.

Вместо этого они улыбаются и настаивают, что образование бесценно, ну а разнообразные способы ограничивать знания – будь то преднамеренное порождение путаницы и обструкция, распространение лжи и дезинформации – все это конечно неприятно и отвратительно, однако никаких заговоров тут вовсе нет… Ну а затем они тут же переводят обсуждение в новое русло, объявляя озабоченного человека параноиком.

Отрицание данной проблемы – это высшая степень безответственности. Суть проблемы – в криминализации знания. Это очень важное дело. И это нечто такое, о чем нам надо задуматься.

Наша тенденция недооценивать опасности ограничения знаний – это отчасти побочный эффект нашей разумной в общем-то практики разделять знания на «технические» и «нетехнические».

Однако на самом деле ограничивать знание мы начинаем вовсе не потому, что оно техническое. На самом деле, мы переопределяем знание как техническое тогда, когда делаем его засекреченным. То есть можно говорить, что когда плоды интеллектуальной деятельности становятся достаточно ценными для того, чтобы их продавать и покупать, они изменяют свой характер.

Как только вы признаете, что данная проблема носит экономический характер, а не культурный, вы вынуждены переосмысливать и некоторые юридические аспекты в фундаментальных основах.

Очень важно понимать, что отказ от традиций свободы слова и свободы на исследования вещей по той причине, что они уже чья-то собственность – это совсем не то же самое, что отказ от традиционных свобод на том основании, что эти вещи не важны и не существенны.

Утомительная дискуссия о всяких технических подробностях вдруг неожиданно становится смертельно серьезным спором вокруг конфликта между личными свободами и правами на собственность.

Те свободы, о которых идет здесь речь – это не знакомые всем свободы слова и политических высказываний, учрежденные для предотвращения консолидации власти в правительствах. Здесь же разговор о свободе на то, чтобы узнавать и понимать новые вещи, существенные для обеспечения вашей жизни.

В прошлые времена никто не беспокоился о защите этой свободы, потому что главными проблемами в повестке дня были вопросы политики, а вопросы о технической собственности не подрывали персонального экономического благосостояния людей.

Однако ныне мы вошли в Информационную Эпоху, в такое время, когда доступ к пониманию вещей во множестве случаев становится более важен, нежели доступ к физическим средствам производства.

Нарастающие усилия правительств, корпораций и отдельных людей, направленные на то, чтобы не допустить конкурентов к знаниям определенных вещей, которые у них самих уже имеются, привели к поразительному расширению прав интеллектуальной собственности и к усилению полномочий государства на засекречивание информации.

Например, DMCA, закон США от 1998 о копирайте в цифровом тысячелетии, и аналогичная директива Евросоюза о копирайте от 2001, делают преступлением как шаги по обходу «антипиратских» технологий, так и распространение устройств для вскрытия защиты информации. А американские законы Bayh-Dole и Stevenson-Wydler от 1980 года переопределяют миссию финансируемых государством исследований как «порождение интеллектуальной собственности».

Широкие области двух научных дисциплин, физики и биологии, ныне часто оказываются вообще за пределами публичного обсуждения, потому что теперь это риски национальной безопасности.

Наше общество в настоящее время огораживает и секретит знания более интенсивно, поспешно и тщательно, чем это было в любой из прежних периодов истории. На самом деле Информационная Эра должна, наверное, именоваться Эпохой Амнезии – потому что на практике она стала означать крутой упадок в публичной доступности важной информации. Особо иронично это выглядит на фоне восхода интернета, который вроде бы должен существенно расширять доступ к информации, однако на самом деле этого не происходит.

Те воззрения на знания, которые укрепляются из-за подобного развития событий, поднимают весьма тревожные вопросы о фундаментальных правах человека – о праве задавать вопросы и о праве знать ответы.

Все чаще и чаще те «вспышки озарения», которые восхищали нас в людях вроде Галилея или Ньютона, – то есть неожиданное постижение некоторой вещи и ее последствий – оборачиваются посягательствами на чьи-то там патенты или же угрозами государственной безопасности.

Все чаще и чаще акт размышления и доказательства чего-то для себя лично оказывается потенциальным преступлением.

На заре Эпохи Информации мы обнаружили, что имеем дело с престранной концепцией «преступления размышления» – когда размышления трактуют как занятие с антиобщественной природой или вообще заявляют о полной противозаконности для понимания определенных вещей.

Законодательные инстанции – с нашего молчаливого благословения – уже начали писать такие законы, которые делают преступлением понимание и обсуждение вещей, потому что это гораздо легче, нежели объявить преступлением поведение, которое порождается от понимания.

Главные аргументы, которые при этом выдвигаются, повторяют известные доводы прошлых эпох: о том что наращивание ограничений свободы – это разумная цена за обеспечение безопасности и процветания.

Мы, дескать, будем регулировать и цензурировать определенные вещи ради вашего же собственного блага. Не беспокойтесь о подробностях. Это сугубо технические детали.

Однако кто именно выступает тут цензорами? И перед кем они отвечают?

К великому несчастью, негативная реакция на происходящее со стороны технически информированных людей до ушей общества не доходит. Наше общество уже все тут решило, причем вполне твердо – что растущий массив технических знаний и их понимание не должны быть доступны для всех и каждого.

Наиболее мудрые головы пребывают в тишине и печали, потому что они понимают всю важность нынешнего момента. Ибо он означает финальный и ужасный крах для оптимизма Просвещения. Отважная декларация Декарта – «Я мыслю, следовательно я существую» – ныне звучит как сатира. Мы коллективно решили отказаться от наших прав на интеллект – на основании того, что они делают нашу жизнь слишком неудобной и пугающей.

«Техническая» природа запрещенного знания здесь несущественна. Знание остается знанием.

Как только мы признаём, что какие-то из знаний слишком важны, чтобы они имелись у обычных людей, то мы уже больше не топчемся на пороге Оруэлловой антиутопии. На самом деле мы уже там – сидим в гостиной и обсуждаем надлежащую расстановку мебели.

Да, получилось не так, как многим из нас этого хотелось, но это именно то, как оно есть.

[конец цитаты]

Выглядит вся эта ситуация, как можно видеть, для Лафлина в высшей степени мрачно и тоскливо.

Ну а для нашего расследования – скорее даже напротив. Позиция учёного внушает огромный оптимизм. Ибо благодаря ей вполне отчетливо можно видеть (или догадываться, по крайней мере, если формулировки ученого представляются чересчур витиеватыми), что

(1) дела в физике действительно чрезвычайно запущены, потому что прогресс в секретной науке не делает фактически ничего для благополучия человечества;

(2) в большой науке реально имеются авторитетные люди, которые не только об этом знают, но и категорически не согласны, считая секретность бедствием;

(3) на самом деле необходимые для подлинного прогресса фундаментальные открытия уже известны и в несекретной науке – но только по частям, никак не укладываясь вместе (над чем специально работают «избранные и посвященные», к сожалению).

Единственное, пожалуй, чего из книг Роберта Лафлина не видно отчетливо, так это как же объединить уже известные знания в действительно великие новые открытия для всех.

Но именно для этого, собственно, и затеян проект kniganews…

# # #