Большое расследование, затеянное в параллельном проекте kiwi_arXiv ради возвращения к жизни двух важных текстов — секретной автобиографии Бэкона и несправедливо забытой работы криптографа Франсуа Картье — на этапе седьмой серии отчётливо пересеклось с биографией Вольфганга Паули. То есть одного из главных героев проекта kniganews. Отчего логично разместить этот эпизод сериала и здесь тоже…

Фактов и документов, представленных в предыдущих частях, уже вполне достаточно для следующих выводов.

У современной науки имеется всего два бесспорно авторитетных – и при этом диаметрально противоположных в своих выводах – заключения от профессионалов-криптографов по проблеме шифрованных посланий в книгах Бэкон-Шекспировской эпохи. В одном заключении – от французского генерала Картье – совершенно однозначно подтверждаются как многочисленные факты наличия бэконовских шифртекстов, так и общая верность их дешифрования. В заключении же другом – от супругов Фридманов – существование тайных криптопосланий в печатных книгах XVI-XVII веков отрицается тотально и в принципе.

Имеются, однако, очень сильные свидетельства тому, что жёсткое и категоричное отрицание американских криптографов выстроено на основе умышленно сфабрикованной неправды. На основе, иначе говоря, не только умолчаний о заведомо известных Фридманам деталях и обстоятельствах, подрывающих их позицию, но и на основе документально доказуемой лжи, скрывающей факты личного активного участия супругов Фридманов в делах по дешифрованию бэконовских шифров в старинных книгах.

В подобных условиях не только профессиональным юристам или криптографам, но и всем обычным людям, имеющим общее представление о том, чем ложь отличается от правды, совсем несложно было бы сделать вывод, какой из сторон в этом весьма уже давнем споре экспертов следует доверять.

Факты нашей странной жизни и истории таковы, однако, что споры авторитетных экспертов-криптографов были преднамеренно устроены тут не только в заочной форме, но и с заранее намеченным итогом. Ибо сначала супруги Фридманы терпеливо дождались, когда престарелый генерал умрёт, наконец, утратив возможности что-либо возразить им в ответ, а уже потом весьма оперативно выпустили свою собственную книгу с тотальным отрицанием выводов Франсуа Картье.

Работа Фридманов сразу же по выходу в середине 1950-х была воздвигнута на пьедестал почёта, осыпана наградами литературоведов, театроведов и прочих шекспироведов, а про возмутительно неудобную для всех книгу Картье поспешили тут же забыть. И с тех пор решительно не желают о ней вспоминать – вплоть до сегодняшнего дня…

Легко постичь, отчего работа Франсуа Картье, где компетентно, доказательно и – главное – проверяемо Фрэнсис Бэкон подтверждается в качестве автора шекспировских произведений, оказалась абсолютно неприемлемой для Мифологии Шекспирианы и для великого множества специалистов, эту мифологию плодотворно окучивающих уже четвёртое, считай, столетие.

Несколько труднее понять, отчего и все прочие деятели академической науки – вроде историков, философов, физиков и прочих исследователей твёрдого естествознания (вроде криминалистов, к примеру) – все они очевидно предпочли тоже встать на шаткие и неубедительные позиции шекспироведов, демонстрируя полную солидарность с их мифотворчеством. То есть учёные упорно предпочитают «не видеть» одного и того же автора за бэконовскими и шекспировскими текстами. Хотя личность и творчество Фрэнсиса Бэкона по своему масштабу занимают очень заметное место не только в истории XVII века, но и в истории мировой культуры, науки и философии в целом. А обнаруженный криптографами большой и неосвоенный пласт важных документов в книгах той эпохи открывает воистину ценнейший клад новых знаний не только о Бэконе, но также о многих других заметных людях и важных событиях нашего прошлого.

Так почему же академическая наука не проявляет вообще никакого интереса к книге генерала Картье, предпочитая абсолютно некритически и полностью доверять «экспертным заключениям» из фабрикации от супругов Фридманов?

Ожидать внятного ответа учёных на этот риторический вопрос вряд ли имеет смысл… Но вот в чём смысл есть определённо, так это в поиске, анализе и сопоставлении аналогичных, но более недавних сюжетов из нашей истории. Ибо ситуация с поразительным отсутствием интереса у науки к многочисленным тайнам вокруг жизни и творчества Бэкона – это, конечно же, далеко не единственный случай строгих религиозных табу для учёных на исследования «запретного».

Кто именно, когда и, что особо интересно, почему эти табу устанавливал – никому толком не ведомо. Однако сопоставление примечательно схожих моментов и параллелизмов в жизнеописаниях ключевых героев позволяет не только выявлять тут отчётливые закономерности и общие механизмы происходящего. Но кроме того – и это самое главное – становится ясно видно, насколько существенно расчистка тёмных мест в истории науки изменяет общую картину нашего понимания природы… Ибо изменения эти имеют принципиальный характер.

#

Среди множества расследований параллельного проекта «Книга новостей» одной из наиболее глубоко проработанных линий в русле общей темы научных табу является история тайн и умолчаний вокруг знаменитого физика Вольфганга Паули. Поэтому здесь вполне естественно провести (очень краткий) сравнительный анализ жизнеописаний Бэкона и Паули.

Но ещё до начала сравнений необходимо особо подчеркнуть, что многие из приводимых здесь фактов, хотя и являются бесспорными элементами в доказательной базе, для науки нашей продолжают оставаться либо крайне сомнительными, либо вообще игнорируемыми. Просто вот так уж – очень избирательно – настроена и устроена сегодняшняя наука. Конкретно в данной истории это в первую очередь, конечно же, касается фактов из зашифрованной автобиографии Фрэнсиса Бэкона. То есть документальных свидетельств, доказуемо извлечённых из книг бэконовской эпохи, однако игнорируемых наукой на основе ложного, доказуемо сфабрикованного заключения экспертов…

Обстоятельства появления двух сравниваемых героев в этом мире отчётливо сопряжены с «тайнами рождения» – как мирского-бытового характера, так и оккультно-эзотерического. Но поскольку для подтверждения оккультных тайн, тут связанных с именами и цепочками реинкарнаций разных широко известных в истории личностей, никаких достоверных документов пока не существует, эту сторону сопоставлений пока лучше оставить в стороне. Просто как на сегодня бездоказательную.

Что же касается сугубо мирской стороны, где достоверность биографических фактов подтверждается многочисленными документами и свидетельствами, то важные обстоятельства рождения каждого из героев, во-первых, не были известны им самим вплоть до взрослой юности. А во-вторых, что особо важно, когда тайное всё же стало для них известным, это оказалось не только опасно, но и весьма существенно повлияло на всю дальнейшую жизнь героев.

О том, сколь радикально отразилось на жизни Бэкона открытие факта его происхождения от тайного брака королевы Елизаветы и Роберта Дадли, впоследствии графа Лестера, и о том, сколько рисков и угроз порождал этот факт для законного, но тайного и никогда никем не признанного наследника английского престола, с подробностями известно из бэконовской автобиографии.

Что же касается Вольфганга Паули, то его «тайной рождения» были еврейские корни, тщательно скрывавшиеся от него родителями, исповедовавшими христианство (как мать) или перешедшими (как отец) в католицизм ещё до их женитьбы и рождения ребёнка. Но если в молодости этот факт стал для Паули просто не самым приятным открытием, то в зрелые годы, когда родная для него Австрия стала частью нацистской Германии, еврейское происхождение стало означать совершенно конкретную угрозу для самой жизни учёного. И попутно сделало его в высшей степени зависимым от государственных властей – со всеми их ужасно важными бумажками типа паспортов, виз, видов на жительство и тому подобного.

Обстоятельства происхождения наших героев вполне отчётливо отразились не только на бытовых проблемах и сложностях, но и на всём их научно-литературном творчестве. А весьма непростая политическая обстановка эпохи, тесно связанная с большими войнами и революциями, в свою очередь, ещё и сыграла важную роль в последующей судьбе их обширного творческого наследия.

В жизни и творчестве как Бэкона, так и Паули имеются три заметно разных, но существенно соприкасающихся стороны: (1) официальная открытая; (2) сторона полуоткрытая или мягко-оккультная; и (3) сторона тайная или жёстко засекреченная до сих пор.

Первую и наиболее известную из этих сторон есть все основания называть парадно-официальной или полностью открытой для исследователей. Фрэнсис Бэкон, в частности, заслуженно почитается в истории науки среди первых крупных философов Позднего Возрождения и начала Нового времени, ибо труды его послужили основой для современного научного материализма и эмпиризма – как строгого метода исследований, в своих выводах и доказательствах опирающегося прежде всего на опыты и наблюдения природы.

Что же касается Вольфганга Паули, то его официальной общеизвестной стороной являются роли, так сказать, одного из апостолов новой физики, активного участника «революции мальчишек», создавших квантовую механику, впоследствии Нобелевского лауреата и вообще одного из наиболее мощных интеллектов в теоретической науке первой половины двадцатого столетия.

Вторую, существенно менее известную и хуже освоенную сторону в научном наследии каждого из героев вполне естественно называть мягкой оккультно-магической. Ибо Фрэнсис Бэкон, скажем, ни в коей мере не был материалистом в современном понимании этого слова. Скорее даже напротив, он проявлял большой интерес к подлинно научному – экспериментальному и систематическому – освоению таких вещей, как астрология, магия и алхимия. Ко всем тем, иначе говоря, «суевериям и предрассудкам средневековья», которых для современной науки просто не существует.

Для кого-то из людей неосведомленных это может звучать крайне странно, однако и один из знаменитейших отцов новой физики, Вольфганг Паули, также отнюдь не был материалистом. И при этом, имея большой и регулярный опыт очень содержательного общения с «иной стороной» нашего сознания, Паули был уверен, что современная наука очень много потеряла, отказавшись от той средневековой концепции «души материи», что отчётливо присутствовала как основа у магов и алхимиков древности. В поздний период творчества Паули всерьёз занялся работами по возвращению «души» или сознания материи в науку, однако никакой поддержки среди коллег не нашёл.

Если же говорить о третьей, по сию пору тайной и официально как бы не существующей стороне творчества наших героев, то здесь дела обстоят так. Для нынешней академической науки, почитающей Бэкона одним из своих основателей, два очень важных аспекта его биографии упорно оставляются не только без надлежащего изучения, но и по сути просто игнорируются. Один из этих аспектов, конечно же, связан с богатейшим литературно-драматургическим наследием Бэкона, опубликованным под масками Шекспира, Спенсера, Марло, Грина и так далее. Ну а аспект второй – с активной работой Бэкона в рядах тайного общества розенкрейцеров.

В куда более близкой нам по времени биографии Вольфганга Паули столь значительные аспекты его творческого наследия, казалось бы, скрывать и игнорировать было бы просто невозможно. Однако в реальности, как ни странно, и здесь имеются свои два аспекта, засекреченные вплоть до настоящего времени. Один аспект связан с массивом удивительно богатых и тщательно записанных сновидений Паули, часть из которых давно опубликована и изучается, однако другая часть по сию пору недоступна для исследователей, оставаясь в секретных архивах медицины. Аспект же второй и существенно иной – это Великое Открытие Паули в области фундаментальной физики, сделанное им в последний год жизни, перебрасывавшее мост между материей и сознанием, но остающееся никому в науке как бы неведомым даже сегодня, свыше полустолетия спустя…

После ухода наших героев из жизни в этом мире, что примечательно, параллелизмы сопутствующих событий отчётливо продолжались и далее. Теперь уже благодаря специфической и на удивление похожей деятельности их «литературных духоприказчиков», так сказать.

В случае с Вольфгангом Паули главными и долгое время единственными распорядителями обширного личного архива документов, оставшихся после смерти учёного, стали его вдова Франка Паули и физик-теоретик Чарльз Энц (р.1925), последний из его научных ассистентов. И поскольку Франка Паули по сугубо личным причинам крайне негативно относилась к «оккультно-юнгианской» стороне жизни своего мужа, она полностью и почти на 30 лет (вплоть до своей смерти) закрыла для исследователей ту часть обширнейшей переписки своего мужа, что не имела прямого отношения к его роли «апостола новой физики».

При этом доктор Чарльз Энц, имевший полный доступ к архивам Паули и руководивший впоследствии подготовкой к публикации нескольких собраний трудов учёного, свою главную, очень долго готовившуюся биографическую книгу о Паули выпустил лишь в 2002 году. То есть четыре с лишним десятилетия спустя после ухода великого физика. Как ни удивительно (или наоборот, уже вполне предсказуемо), абсолютно никаких новых фактов о сути главного научного открытия Паули эта очень обстоятельная книга не добавила. Ибо Энц – это всеми уважаемый физик-теоретик, а для серёзной науки никакого великого открытия в последний год жизни у Паули не было, понятное дело…

О судьбе обширного архива документов и рукописей, оставшихся после Фрэнсиса Бэкона, историкам известно, естественно, намного меньше. Но неоспоримые факты таковы, что распорядителем литературного наследия стал священник доктор Уильям Роули (1588-1667), в последние годы жизни Бэкона его духовник, секретарь и просто близкий человек, а впоследствии капеллан английских королей Карла I и Карла II. Насколько сильно тут влияла близость Роули ко двору, достоверно неизвестно, но если труды из архива рукописей Бэкона он стал готовить к печати и публиковать уже вскоре после смерти великого философа, то собственный биографический очерк о жизни Бэкона – первый для Англии и по сию пору расцениваемый как главный первоисточник для историков – Роули выпустил лишь в 1657 году. То есть три с лишним десятилетия спустя после ухода Бэкона.

Для завершения же этого краткого сравнительного жизнеописания осталось добавить такую любопытную пару фактов.

По сути единственным содержательным – и при этом абсолютно надёжным – историческим свидетельством о великом (и тут же засекреченном) предсмертном открытии Паули являются мемуары его давнего товарища и коллеги, знаменитейшего теоретика Вернера Гейзенберга. Который готовил в тот период их совместную статью, непосредственно наблюдал небывалый духовный подъём у друга из-за открытия, суть которого узнать не успел, однако поделился с читателями тем, что было ему известно из слов и кратких открыток от самого Паули. Опубликовано это всё было в начале 1970-х, то есть задолго до выхода биографии от Чарльза Энца. Однако у «официального биографа» Энца, что интересно, при всей его информированности нет в книге не только сколь-нибудь содержательных сведений об открытии Паули, но даже нет там и известной от Гейзенберга ключевой фразы о его сути: «Раздвоение и уменьшение симметрии – уж теперь-то мы напали на след!»… Более того, словно сговорившись, аналогично умалчивать эту важную деталь – словно её и не было – предпочитают и остальные биографы Паули.

Быть может, не единственным, но почти наверняка самым первым из биографических очерков о жизни Фрэнсиса Бэкона, опубликованным задолго до работы Уильяма Роули, является предисловие к книге бэконовских трудов, изданных в Париже в 1631, то есть всего через пять лет после ухода философа из жизни. Первое же, что невозможно здесь не заметить, это упоминание важных фактов и прозрачных намёков, отчётливо соответствующих фактам из зашифрованной автобиографии Бэкона, однако полностью опущенных в более поздней «официальной» версии биографии от Роули. Примечательно также и то, что парижское издание 1631 года было опубликовано на французском языке неким Пьером Амбуазом, явно располагавшим англоязычными оригиналами таких рукописей Бэкона, которых ныне у историков нет. Более того, в серьёзной научной литературе, посвящённой Бэкону, по очень давно заведённой кем-то традиции вообще не принято упоминать эту французскую книгу. Словно её и не было вовсе.

Но если учёные данную работу игнорируют, это вовсе не означает, что о ней никому неизвестно. Известно, конечно же, причём довольно давно. Упоминает об этой французской книге, в частности, и генерал Франсуа Картье в своей монографии «Проблема криптографии и истории». К переводам фрагментов из которой мы в очередной раз переходим…

# #

[ Начало фрагментов перевода ]

ПРИМЕЧАНИЯ

[ стр. 307-308 книги Картье ]

W.

Первая биографическая работа под названием «Жизнь Бэкона» (Vie de Bacon) была опубликована во Франции в 1631 году, всего через пять лет после его смерти, в качестве предисловия к французскому переводу бэконовской «Естественной истории», сделанному Пьером Амбуазом (Pierre Amboise, «Histoire Naturelle de Mre. Francois Bacon, Baron de Verulam, Vicomte de Sainct Alban et Chancelier d’Angleterre», Paris, 1631).

Первая английская биография философа будет издана Уильямом Роули лишь в 1657 году, и что любопытно, не только Роули, но и никто из других английских писателей не упоминает о работе Пьера Амбуаза. Однако история жизни Бэкона, написанная Амбуазом, намного более полна и содержательна, нежели у Роули, причём там содержатся такие подробности, которые по всему свидетельствуют о близком знакомстве автора с Бэконом. Так, к примеру, Пьер Амбуаз пишет, что в молодости на протяжении нескольких лет Бэкон путешествовал по Франции, Италии и Испании.

Господин Грэнвил Канингем (Granville C. Cuningham) опубликовал английский перевод этого предисловия Пьера Амбуаза – в своей книге «Тайна Бэкона, раскрытая в книгах его современников», о которой я уже упоминал и которая вышла в Лондоне в 1911 году.

Всем тем читателям, кто хотел бы докопаться до подлинной жизни Бэкона, я настоятельно рекомендую прочесть эту интересную книгу. И в частности, главу под названием «Новая жизнь лорда Бэкона», где автор освещает особенности биографии, написанной Пьером Амбуазом, имевшим, судя по всему, в своём распоряжении более полную рукопись, чем та, которую использовал Роули. Или же у Амбуаза имелись какие-то ещё оригинальные записи, полученные им неизвестно каким образом. Какова дальнейшая судьба этого манускрипта или тех записей?

# #

Жизнь Бэкона, как он рассказывает её двухлитерным шифром

Краткий пересказ Главы VII

[ стр. 129-132 в книге Картье]

Казнь Марии Стюарт привела к войне с Испанией. «Ни один неприятель не бросал свой дерзкий вызов столь отважно, как Филипп, истинный сын Испании. Никто не поднимал перчатку вызова с большей лёгкостью и мастерством, чем Елизавета. »

Известие о том, что Испанская Армада вышла в море и направляется к английским берегам, вызвало взрыв патриотизма даже у католиков, более преданных своей родине, нежели Папе и религии, о которой они наслышаны были много, но знали гораздо меньше. Как известно, Армада была рассеяна – отчасти морским штормом и отчасти, добавляет Бэкон, благодаря умелым боевым действиям английских моряков.

Елизавета, таким образом, на время избавилась от испанской угрозы и получила возможность заняться внутренними проблемами Англии.

Королевы не похожи на простых людей. Сильной воле Елизаветы невозможно было сопротивляться. Её политическое мастерство заставляло и парламент, и её Тайный совет убедиться, что Англией управляет не только их мудрость, но и сама королева. Без сомнения, у них в достатке было случаев и для изменения такого мнения, однако и без того острый ум редко подводил Елизавету, в случаях опасности скорее обостряясь, нежели притупляясь, и становясь, таким образом, её обоюдоострым мечом.

Граф Лестер, страдавший от того, что в глазах публики он был всего лишь обычным придворным среди фаворитов государыни, задумал жениться, понадеявшись, что королева не будет противиться этому браку, раз она не желает признаваться в их тайном союзе.

Елизавета, однако, разгневалась до такой степени, что ему пришлось искать способы избавления от своей второй жены, как это уже было и с женою первой. В разгар этих хлопот Лестер вдруг умер сам, оставив Елизавету «почти обезумевшей от боли, раскаяния и отчаяния».

Именно тогда главным фаворитом королевы стал брат Бэкона, граф Эссекс, на которого Елизавета перенесла «всю нежную любовь своего сердца» .

О природе их отношений Фрэнсис Бэкон выражается так: «Кучу проблем, естественно, это доставляло скорее другим, нежели им самим. Особенно, когда разгорелся большой придворный скандал вокруг тех любовных посланий, которыми они обменивались, словно думая об одних лишь удовольствиях. Лордам королевского совета приходилось отводить глаза, ибо замечать такое было опасно для любого из зрителей, чьё зрение было достаточно острым и способным видеть происходящее за масками».

«Сегодня людям слишком сложно разглядеть, что там было, однако я дал обещание написать обо всём так, как это виделось мне, как я это знал, можно сказать, ничего не умаляя и не опуская их греха».

«Для нашей матери были столь же характерны и бесстрашие Эссекса, и быстрота его реакций в случаях неожиданной опасности. Но когда их воли сталкивались, трудно было предугадать, что произойдёт далее.»

Похожий по темпераменту на свою мать, Эссекс мог надломиться, но его никогда нельзя было пригнуть, даже в малейшей степени. Поэтому их мирные отношения не могли длиться долго, а самые трагические события не замедлили произойти.

Эссекс слишком много возомнил о благосклонности королевы и вскоре впал в немилость. Тем не менее, он продолжал оставаться надменным и властным, если пребывал в гневе или раздражении, переходя в состояние великодушия и щедрости, когда успокаивался.

Судя по всему, граф Эссекс попытался вовлечь Фрэнсиса Бэкона в свой заговор против королевы. «Но бесспорно то, — и я должен выразить эти вещи предельно ясно, — что его первоначальный план гораздо больше предназначался для моего прямого права наследования, нежели для его собственного, однако я отказался слушать заклинателя…»

Тем не менее, Эссекс продолжал свои приготовления, не прислушиваясь к советам об осторожности, окружая себя отчаянными и безрассудными соратниками вроде него самого.

Заканчивается глава цитатой из Евангелия: «И какою мерою мерите, такою отмерено будет и вам».

# #

[ стр. 123-129 : дешифрованные тексты Оригинала ]

BACON’S LIFE
AS HE TELLS IT IN THE BILITERAL CIPHER

Chapter VII

Her majesty soon had matters of great import to consider, Events crowded close upon the proceeding, and whilst a lion watched in strong holds, foxes spoiled the grapes, as in former aeons, according to tradition.

No enemy doth so doughtily throw down his bold defiant challenge as Philip, true son of Spain. None takes up that glove with greater ease or with more skill than Elizabeth.

Mary did enjoin upon Philip such a course, and, as in many cases, the subjects did have a greater love and more devotion to the head of the church than truth and loyalty to either country or queen, there was somewhat of confidence wanting as rumors of the Armada from Spain reached the far away seamen.

When they put out, however, many hundred Englishmen, of whatever communion, rose in defense. The love of home is a stronger affection, in some doughty servants of the Pope, and of England, than the love of things which pertain chiefly to that religion of which much is rumored but much less known.

Even more zealous and blinded servants of the church of the old religion, roused with fury, did run to fight insolent Spain, to protect life and home, than came to aid, summoned to assist by the Pope’s command. Indeed few made any sign to manifest their allegiance to aught but England.

The Armada dispersed partly through the ready action of England’s seamen, partly through the tempest of the flood, Catholic Spain needed still a wariness, subtle, sleepless. Many of the old faith, as it was then styled, remained in different portions of the country; these yet smarting under the blow to the hope of restoring the Church of Rome to surpremacy, that the execution of Mary of Scots gave them, were not at heart good subjects, but the spirit and daring that Elizabeth showed, had effect.

With her overweening passion of vanity, was mingled a strong hatred of war, and wish to outcraft the enemies of a royal government whose head was a woman, or in common speech, not of the ablest sex. Events duly sanctioned a claim to the heart of Henry, her grandsire; for Henry, the Tudor who most upheld the glory of that line of kings of which he was first, was a mirror to my mother in divers things.

Queens are not like common folk. They often control opinions as well as their estates, and Elizabeth’s strong will was not one that could be resisted. Her policy made Parliament and her Privy council each suppose, not only that their wisdom did so govern England, but that she herself was (in a degree truly wondrous for a descendant of the line of kings, like the royal sire and grandsire of famous memory) controlled by advisement of the men that compose these bodies.

No doubt they did not lack occasion at one time and another to modify this notion, yet her wit was seldom unequal to occasion, while a perplexity rather sharpened than dulled, and actual danger made as a two-edged sword.

Elizabeth throughout lost much by bluntly daunting my artful sire. Her wedded lord, not being acknowledged such publicly, nor sharing in her honors, was but a cipher, albeit standing where he should multiply the value of that one. For the space of nineteen of twenty years, my father, gay court idol as he was, guarded his secret and basked in the sunshine of royal favor.

Therefore we must marvel to see him later claim advantage of her majesty’s bold mood to take another partner to his bosom, rightly divining that she would not show cause why such a union could not be fitly considered or consummated, but venturing not upon full confession thereof.

However, her majesty dwelt not for long in ignoble inaction — the force that she gave to her angry denunciation affrighting the wits of this poor earl, until he was again turning over expedients to rid her of this rival. Suspicion again fell on the misguided man, of seeking to murder the partner of his joys, but Heaven brought his own doom suddenly upon him. So doth this act end.

My mother was nearly distracted with grief, remorse and despair for a space. Upon my brother’s return, to take the favorite’s place, she bent on Essex the fonder love of her heart and gave much gracious attention to his honor and the furtherance of her designs regarding him.

Indeed, much harm was wrought to others than themselves, for great the court scandal regarding love messages betwixt them, as though they had been mindful only of pleasure, so that the lords of her council winked visibly at it, lest it enter at their eyes; for’twas dangerous for any onlookers, if the eyesight were keen and saw behind those masks.

The men to day are too night for good sight, but my faith was formally pledged to write it as I believed it, I may say, knew it, not blenching nor omitting the sin of either.

To our mother is the fearlessness that Essex showed to be traced directly, and that promptness of judgment in a sudden calamity; but with sufficient time given to deliberate, Essex, even more than she, would show a variety of opinions in so swift succession, you must use much wit to gain one he would give his name unto. When their wills should be matched’twere no light task to decide as to the result.

Like his mother in temper he could break, but never even slightly bend, and in the most of such trials, no end that most exasperating method of contest resulted in, could be worth much, as it was more frequently accidental than planned, — therefore the peace could never long endure.

Such a flitting sunshine is sometimes the brighter, more golden, more dazzling. Those who were of a discreet disposition, basked in the rays, and smiled while fair skies did bend over us, but none knew when the tempest’s wrath might change our bright day to black night, and a darkness more dire, said some, than Egypt’s plague, cover heaven’s dome.

My lord of Essex presumed too much upon secret liking and in a short time found himself less honored than crossed or chided. Should we, therefore, marvel to see him haughty and overbearing when chafed, genial and generous when smoothed? nor so much doubt this swift change up and down of his fortune had such effect upon his spirit? and imagining that his footing were secure, fell from safety into great danger, as the astronomer who was gazing on the heavens to study the stars, fell into the water ?

Crowns must be as of old, night and daytime well attended, or some wild rout, waiting in ambush rapine’s black, opportune time, without a warning steal the glory of the land, leaving behind them merely desolation. This was narrowly averted in England, securely as her crown is watched, nor did these empty headed tools do aught but obey a superior mind, — that of my brother Essex.

It is undeniable, — I must say to make these things as plain to all as it could be if he himself repeated these sentences, — his original plan much more intended my plain right than his own, but I refused to listen to the charmer in the ill-deserving, ill-succeeding design. So that some such fiery rebellion on the earl’s part, was perhaps only a manifestation by way of bragging shows, or many flaunts of various intents, that not I, but my gayer brother was the darling, or the minion, of our people, especially of the city.

Had it not met the overturn deserved, the younger of the sons would inherit ere the elder. By law this could occur only when the rightful, or, as we name him in our country heir-apparent hath waived his rights. As I was known, not as his brother only, but as the queen’s first-born, such plots should at best naturally await my full knowledge and consent.

But puffed up thus with show of military glory, an entrance to power (whose signs the robe, the crown, scepter, and state so worked on his inflamed fantasy, as to have far more value than royal sword), opening with very small tap on his outer door, it may be only natural and easily accounted for, though not so easy to meet.

This was much aggravated in my mind by some private assurances that had so deceived me, that I saw not a sign of danger, but trusted his word, nor imputed those assurances to aught but good will, expecting right and honest trustworthiness of Robert as a gentleman, both by that royal blood that is our heirship, and by the old time gentle nurture he received as ward of Devereux.

It did behoove me to be wary, yet for my Prince Robert I took desperate hurts. As the danger many hundred times verified fear of our old compeers, with an angry heart, I oft saw Essex summon in minions to sit in halls of judgment, in whose hands his very life was in peril. He would turn from the wisest words of hundreds, ruled by the hardy sons England so loved.

Most persons in my lord’s liking, but least honored, ho served honorably, however, in the foreign fighting, will perhaps come under men’s censure when the truth is made known; whilst some of our Irish troops found they had not well understood the intentions their leader had cloaked in his own high spirit or bold will. He found simple and quite easy ways of binding men to the great treasonable undertaking, by a representation which contained but a modified figure of truth. Men adventured fortunes so unthinkingly, that ruin of their hope was ruin against which nothing availed.

It cannot now alter the fate of any, high or low if the matter be given a full rendering as it is now found herein; but our great struggles in the interest of Earl Robert, have many most indisputed returns even as the Holy Scriptures saith : « With such measure as ye yourself do mete, it shall be meted to you. »

# #

[ Продолжение следует ]

# # #

Дополнительное чтение:

Предыдущие части цикла «Зашифрованная автобиография Бэкона и книга генерала Картье»: # 1 , # 2 , # 3 , # 4 , # 5 , # 6 .

О тайнах и умолчаниях науки вокруг Вольфганга Паули и его великого открытия: Гостайна как метафора ; Паули как психотравма ; Сны Вольфганга П.

Марк Твен о фактах и аргументах в спорах вокруг Бэкон-Шекспировского вопроса: Мифология Шекспириана

О реинкарнациях больших учёных в разные эпохи истории: Pascal — Pauli; Остроградский — Воеводский; Эйлер — Пуанкаре — Арнольд

 

# #

Основные источники:

François Cartier, Un problème de Cryptographie et d’Histoire. Paris: Editions du Mercure de France, 1938

Granville C. Cuningham, Bacon’s Secret Disclosed in Contemporary Books. London: Gay & Hancock, 1911

#